Остальные. Часть 1 - Р. Л.

быбьптрбьыатбапбапьабьпбапбаибьбьтбаббабрбабрбабрбабра

брпбабрмилиционерами, охранниками, диспетчерами? Учителями? Врачами, врачами, врачами, врачами, продавцами, уборщицами, охранниками, продавцами, шофёрами, надо подумать. Как они все надевают одежду. Как этот мужчина надел свои брюки? Сидя? Стоя? Есть ли под ними подштанники? Чистые или грязные трусы? И эта стоит: долго выбирала, что надеть, выбрала эти джинсы, видно, что недовольна, осматривает их, делая вид, что смотрит просто вниз. Надевают пальто и куртки, осматривают себя в зеркале перед выходом. Чтобы выглядеть прилично, то есть незаметно, надевают лучшую одежду. Лучшую из тех, которые у них есть, что у них есть. В двери отражение красивее, чем в зеркале. Тёмное, темно, полутёмное, и красивее фотографии. Надо подумать, брюки, юбки, выбирают в шкафу, смотрят, можно ли ещё, чистая ли ещё, можно ли надеть, приличная, неприлично, это с тем-то, забыла помыть сапоги перед выходом открыла дверь вспомнила что забыла помыть сапоги. С полуоткрытым ртом держит в руках. Мужчина в куртке-дублёнке и белой рубашке с расстёгнутым воротом, он в очках, мобильный телефон, с полуоткрытым ртом держит в руках, из которого раздаётся, из телефона, препарированная, сильно изменённая, электронные звуки, жалостная мелодия. Он смотрит вверх, но и по сторонам смотрит тоже, он смотрит по сторонам, как будто выреверяет как будто выверяет качество звука на окружающих пространстве и людях. Возникает эффект: мелодия во время остановки, встречный уезжающий поезд. В которой минут через пятнадцать начинают петь слова. Мелодия через пятнадцать минут, приблизительно через пятнадцать минут, через много минут начинает наполняться словами, дополняться словами. А потом он слушает, кто звонит. Кожаный портфель и закатанные джинсы. Удивительный человек. Поводил головой, показал телефон, слушает, кто же звонит. Снял трубку, уже не снял, уже не скажешь. Уже так не скажешь – снял трубку. Неважно. Неважно. Удивительный человек. Послушал песню, показал всем возможности телефона, показал всем песню, мелодию, а потом песню, и потом ответил на звонок. Не ответил, включил, нажал на зелёную, наверное, нажал на зелёную, стал слушать, молча, как мелодию. Состоит ли человек из вещей, которыми он обрастает? Нет, не состоит. Человек – это человек без вещей? Нет, это не так. Кому ты это сообщаешь? Кому я это сообщаю? Тебе. Себе. Они существуют, пока я за ними наблюдаю. Но если они меня взорвут? Если они. А кто за мной? А потом человек прекращается. Если они меня убьют? Значит, они существуют без меня? Но они могут быть и без меня, а только существовать, пока я на них смотрю, пока я их ощущаю, вижу, слышу – они независимы от меня, но их нет, пока я их не вижу. А подойдёт сзади, а пустят ракету? А бросит кирпичом? А взорвут? Итэдэ. Они существуют, а я? Они существуют, а я? Они существуют, а я? Я существую, пока они на меня смотрят, что ли? Ну а что я? Что я. Я уже столько-то лет, как я. Столько-то лет, как являюсь собой. Я являюсь собой столько-то лет. На протяжении стольки-то лет я являюсь собой и организмом меня. Или кто-то за мной наблюдает? Или я сам за собой наблюдаю? Они существуют, а я? Я разница между пространством и ними, что ли? Между всем и остальными, что ли? Я прерывист или протяжён вообще? Прерывист или протяжён я вообще? Итэдэ. Готова к спариванию, готова оплодотвориться. Ни спаривания, ни оплодотворения. Молодые, а потом старые. Актёры – вот люди, которые живут так, вот они так живут, они как будто, как будто на них постоянно смотрят. Сцендвижения, поставленная речь, ничем не выдадут себя. Сценические движения, движение. Но они-то не актёры. Ибо – что происходит? Что происходит? Что происходит? Ибо – ибо, блядь, ибо. А если так же, думают, что на них смотрят, и ведут себя так же. Как же? Так же. Как же, как же. Одежда, сядут, читают, поправляют. Что происходит? Вот что сейчас происходит? Ничего не происходит. Что происходит? Можно рассказать про остановившийся поезд, про поезд, который остановился, можно что-нибудь рассказать, можно что-нибудь рассказать. Написать про человека, и он не спит, он смотрит, и поэтому. Уборщицы ближе к ночи подбирают у узорных стенок сор. Мусор. Сор.

Пассажиры и пешеходы

1.26

Шляпа с широкими полями, похожая на грязную шкуру чёрно-белого леопарда, на вытянутом глупом лице. Светло-оранжевые мелкие кудри разбросаны по пышному воротнику из хвоста хищника. Рот обведен карандашом, губы коричневы. На шее блестящий платок, на пальце перстень – налипшие друг на друга капли чёрного серебра.

Троллейбус остановился на перекрёстке. Перед ним зашагали пешеходы, переходя улицу в обоих направлениях. Одна пешеходка в рыжей и длинной шубе, но без головного убора, отделилась и подошла к открытому окну возле места водителя. Он, большой усатый, в рабочем оранжевом жилете, наклонился к ней и дружески улыбнулся. Она протянула ему ладонь для рукопожатия и начала короткую беседу.

Фиолетовый берет, сумка из синтетической ткани с синими линиями и белыми кружками. Читает газету: «Филипп Киркоров платит любовнику $1000 за ночь. Ольга Кабо живёт с крутым кавказцем». Страница прочитана, она ищет новую. Листов слишком много, часть из них падает на мокрый пол вагона, прислоняется к её ногам. Она не замечает их.

1.27

Кепка, очки, усы, чёрные электронные пластмассовые часы. Воротник отличается от остальной куртки цветом. Ярлычки застёгнутых молний висят на кармашках сумки ровно.

Такая ямочка на подбородке, что кажется, что подбородка нет. Широко расставила ноги, сжимает между локтём и коричневым пальто пакет яблочного сока «Добрый».

Три дворника сидят у памятника в оранжевых куртках как возложенные цветы.

На ногах кожаные туфли, похожие на тапочки. Короткая дубленая чёрная куртка. Очки-хамелеоны, и на глаза, закрывая лоб, натянута грязно-сине-белая шапка многолетней выдержки. На ней написано: «TURBO SPORT». В руках дешёвый пакет с чем-то.

Шагает левой – и приставляет к ней правую. Левая – и к ней правая. Болоньевая куртка до самых ахиллесовых жил, в левой – сумка, взятая в горсть, в правой – жёлтый хрустящий пакет. Левая – и к ней правая:

– Граждане, не переходить! Там собака! Пошла отсюда!!

В сумерках мелькает рыжая тень.

1.28

Широкое евразийское лицо. Глаза с зауженным внутрь уголком. В руках у нее книга «Секс в большом городе». Волосы стянуты на затылке, и пробор неровен и ломан.

Юноша с первыми волосами на лице и с бакенбардом на одной, левой стороне. Руки сжал, лежат на коленях.

1.29

Одышливая пожилая в синем пальто и с сумкой во множество клеточек. Обширный цветной платок обвязывает голову и спускается бахромой на колени. Клюшка привязана шнурком к ладони.

Нежно-голубая куртка и эластичная полоска ткани на мелированных волосах и чистом лбе. Тридцатилетняя кожа правой щеки стягивается в продолговатую ямочку: язык сильно ощупывает что-то внутри.

1.30

Из булочного окошка руки подают два нарезных батона.

1.31

Рыжий в чёрном пальто курит на корточках. Вокруг него копошится щенок пекинеса.

Чёрный плоский берет. Шерстяные нитки усыпаны капельками растаявшего снега. Поворачивается, и становится видна щека со старческими родинками. Подшёрсток воротника сух, а мех распрямился, мокрый.

2.1

Разговаривает на английском языке и подпрыгивает, и подплясывает на меховом ходу. Рядом идёт невзрачная и толстая в грязно-жёлтой шерсти на голове и бесформенной куртке цвета немытой машины.

Высокий седой и выбритый румяный милиционер с автоматом. Длинная пружинная петля чёрного провода свисает из кармана форменного полушубка.

– Ну что там, есть варианты?

– Что вы! Никаких вариантов. Травмы, вывихи, переломы.

– Я так и думала, что мы пойдём в сторону кролиководства. Там же ветеринария.

2.2

– Вечером или завтра утром. Вечером или завтра утром. Вечером или завтра утром.

2.3

Обстоятельно объясняет:

– То есть вы доедете не доезжая. Повернёте налево и по той стороне пойдёте.

Продавщица печатной продукции в красной накидке поверх искусственной шубы наклоняется на морозе поправить штанину, разгладить её по голенищу сапога. Две собаки встают на задние, лижут её в лицо, улыбаясь хвостами. Она прячется в воротник и закрывает глаза.

2.4

– Ну жила я при коммунистах, – ногу отставила, спину выгнула, рука на отлёте с раскрытой ладонью.

– Мы получили наши квартиры – а дети наши? А дети наши? – обиженно отворачивается, уходит.

А она закрывает глаза, открывает сжатые смехом металлические зубы.